Главные новости
Через Кенигсберг — на войну с Японией
Вот так могли спросить друг друга чуточку измененной строкой из известного стихотворения Константина Симонова ветераны Великой Отечественной войны супруги Корольковы из поселка Лоза — Александр Егорович и Александра Ивановна. Они живут в нашем районе почти всю свою долгую жизнь. За исключением юности – да и ту у них отняла война, которая пришла в их родной Сычевский район Смоленской области уже летом 1941 года.
И Саша Корольков, и Саша Ковалева (такая у нее девичья фамилия) прошли через эту страшную войну своей дорогой, чтобы спустя годы соединить судьбы в Загорском районе Подмосковья…
Родная деревенька Саши Ковалевой называлась почти по-военному Строевая и насчитывала всего пару десятков домов. Народ трудился в колхозе: выращивали рожь, лен, овощи, держали небольшие пасеки. После окончания семилетки в 1937 году Саша поступила в фельдшерско-акушерскую школу, которая располагалась в 40 километрах — в городе Белый Калининской области. После каникул добиралась до общежития пешком, и в этом тогда никто не видел особого героизма.
По окончании, в 1939 году, 16-летнюю медсестру направили на работу в Никольскую участковую больницу в родном Сычевском район. Еще до революции здесь же начинал свою врачебную практику будущий знаменитый писатель Михаил Булгаков. Начало войны запомнилось Александре Ивановне тем, что сразу забрали для нужд фронта всех врачей (осталась одна хроменькая женщина-доктор). Согнанный со всего района народ рыл с западной стороны села глубоченные оборонительные рвы (Ковалева отвечала там за первую медпомощь), которые в итоге врагу особо не помешали — появившиеся к концу лета колонны вермахта их просто обошли стороной.
Довелось увидеть и первую смерть на этой страшной войне. Запыленный офицер принес на руках в больницу тяжелораненую медсестру. А тут внезапно Никольское заняли фашисты. Докторша дала молодому офицеру белый халат. Но его каким-то образом быстро вычислили — и после допроса расстреляли. Умерла и медсестра…
После этого больничный персонал незаметно разошелся по своим домам и дальним деревням. В лесной деревеньке Строевой Шура Ковалева прожила больше года: немцы сюда не заглядывали (боялись партизан), а оставшийся тут народ пытался всеми силами хоть как-то выжить. К тому времени уже погиб на фронте старший брат Иван, опухла от голода и скончалась мать. И когда в марте 1943 года Сычевский район был освобожден от фашистов, Шура сразу направилась в райцентр, где ей дали направление в медпункт села Бехтеево.
20-летней медсестре пришлось на двоих с санитаркой обслуживать большую территорию — аж семь сельсоветов. После оккупации всюду царила разруха и голод, лошадей всех забрали на фронт, поэтому всюду добирались пешком. Александра Ивановна вспоминает, как председатель посылал женщин за 25 километров в райцентр — принести в заплечных торбах по пуду зерна на весенний сев. Селянки, опухшие от голода, с большими животами, просили медичку дать освобождение от непосильного перехода в 50 километров. Самым слабым Шура писала справки, после чего к ней с кулаками прибегал инвалид-председатель — у него «горела» первая после освобождения Смоленщины посевная кампания!
И лишь осенью 1943 года, когда был собран урожай, жители деревень чуточку вздохнули свободнее.
В июне 1944 года Шуру Ковалеву призвали в действующую армию. В разрушенном после боев Смоленске был быстро сформирован эвакогоспиталь №3105 на 50 коек. Не успеют привыкнуть к одному месту, как приходится быстро двигаться дальше за уходящим на запад фронтом. Бойцы поступали с очень тяжелыми ранениями рук и ног, которые в условиях экстремальной прифронтовой медицины в основном ампутировали.
Как вспоминает сейчас Александра Ивановна, офицеры-хирурги не выходили из операционных сутками. И все время росла кровавая гора отпиленных-отрезанных ног и рук, которую потом куда-то отвозили. «Это тяжелая, ужасная работа. Там сердце делается каменное — ничего уже не боишься, — вспоминает она. — Очень трудно было выводить прооперированных из наркоза — спустя минут десять бойцы приходят в себя и давай словно в запале кричать: «Огонь, огонь, ура, за мной!» И пытаются вскочить с кровати, не осознавая, что у него уже нет порой обеих ног. Вот и пытаешься его удержать — а я маленькая была, мне это очень тяжело было сделать…»
У многих раненых под Кенигсбергом проявлялся столбняк, смертельное заражение крови. Лежит боец — и вдруг у него спазм дыхательных путей! И на несколько минут пропадает дыхание, хотя пульс прощупывается. Человек делался черным, как котел. Поставит сестричка укол — и вот вроде чуточку начинает поступать в организм кислород, кожа начинает розоветь. Но в итоге мучительная смерть все-равно настигала. Как-то обратился к Шуре молоденький солдат: «Сестричка, зачем ты мне сделала укол — я бы умер уже, не мучился». А у самого слезы по щекам катятся. В ответ разрыдалась и его ровесница-медсестра. А тут начальник госпиталя делал очередной обход — каждого раненого старался хоть несколькими словами ободрить. Командует: «Отставить мокроту! Зайдите ко мне…» Пришла Шура — а там все четыре хирурга сидят, которым начальник дает указание: слишком «нежную» духом медсестру отправить домой! Опять зарыдала Ковалева — ведь нет у ней никого в родной деревне (брат погиб, мать с голоду умерла, сноху фашистский самолет «скосил» в первые месяцы войны, когда асы люфтваффе гонялись как фанатики за любым человеком). Помолчали суровые офицеры: «Ладно, иди…» После этого случая совсем «закаменела» Шура, ни слезинки на виду у всех не проронила.
Несмотря на огромные потери, фашистов все-таки выбили из Кенигсберга. Дождались в эвакогоспитале, откуда после 3-4 дней лечения раненых отправляли дальше в тыл, и долгожданной Победы. Накрыли общий стол, даже вино было. Начальник госпиталя майор Поташинский, высокий и красивый, встает и говорит: «Одну победу мы завоевали! Но этого нам мало — пришел приказ отправляться нашему госпиталю на Дальний Восток. Там все еще стоят на нашей границе японцы…»
И вот 20 мая 1945 года, когда вся огромная страна праздновала Великую Победу, эвакогоспиталь №3105 погрузил свои 50 кроватей и прочее медицинское оборудование в «телячьи» вагоны. И отправились девчонки на новую войну — с Японией. В вагонах были сколочены многоярусные нары, все удобства — в лесочках на полустанках, питание — сухой паек. Полтора месяца длилась дорога до города Бикин, что на границе с Манчжурией. Здесь вновь развернули в школе эвакогоспиталь. А в августе наши войска просто смяли японцев и погнали их к океану. Почему-то запомнились 25 бойцов, которые поступили с отравлением: думали, что в емкости спирт, а там оказалось нечто ядовитое. Двое скончались, остальных откачали. И вот 3 сентября еще одна Победа! Снова накрывается богатый стол (расстарался местный совхоз, который выращивал самые разные овощи и фрукты на щедрой дальневосточной земле). Вновь берет слово начальник госпиталя Поташинский (медсестры, почуяв неладное, аж задрожали — всем уже домой нестерпимо хотелось!): «Поздравляю весь личный состав с победой над Японией! Но надо остаться и помочь местному совхозу убрать богатый урожай…»
Александра Ивановна вспоминает те мирные уборочные месяцы под Бикином осенью 1945 года, как одни из самых счастливых. Позади фашистская оккупация, потери самых близких людей, две страшные войны и 22 года от роду. Впереди — мирная и обязательно счастливая жизнь!
До райцентра Сычевка добралась Ковалева с несколькими пересадками. Из вещей — только вещмешок, бушлат с шапкой да сапожки, которые норовили вот-вот развалиться. На дворе уже мороз стоит, но делать нечего — пошла привычной дорогой Шура за 25 километров в Бехтеево, где работала до призыва в армию в медпункте. Сама голодная — еле «прошкандыбала» пять километров до первой деревни. В понравившемся доме попросила воды напиться — женщина попалась сердечная, обо всем расспросила медсестру-победительницу (у самой муж погиб на фронте) да и на ночлег оставила («Нет, ночуй-отдыхай, у меня козочка своя, я тебя молочком угощу…»). Утром подает Шуре ладные начищенные сапожки, та в ответ: «Нет, это не мои!» Засмеялась хозяйка и объясняет, что сносила вечерком, пока уставшая фронтовичка спала без задних ног, к соседу-сапожнику ее рваные «черевички». «Если хочешь еще отдохнуть — оставайся. А мы потом тебя до Бехтеева на быках довезем — ты ведь за нас всех воевала!» «Нет, я теперь в таких сапожках хоть до Москвы добегу», — только и смогла сказать растроганная такой душевной заботой девушка. И через несколько часов уже обнимала свою старую санитарочку Марфу Федосеевну Белякову, которая все эти лихие годы продолжала нести свою «вахту» в сельском медпункте.
Стала Шура Ковалева в мирной жизни акушеркой — за пять с лишним лет много родов приняла в своих семи сельсоветах. А в 1951 году демобилизовался из Германии бравый старшина Александр Корольков, который заприметил симпатичную «медичку» еще зимой 1943 года, когда она впервые прибыла на работу в Бехтеево (сам он жил в четырех километрах от села). И 28 мая 1951 года в сожженной фашистами деревне Морозиха (из 40 с лишним домов осталось лишь четыре) Александр и Александра сыграли свадьбу (хотя это и громко будет сказано — народу было всего ничего, но зато душевно). И тут же увез жену в новую жизнь — в поселок Голыгино Загорского района, где жила у Королькова старшая сестра. Но это уже другой рассказ о семье фронтовиков, прошедших войну столь разными дорогами…
Александр ШОРНИКОВ
Популярное
опрос
Какой социальной сетью Вы чаще всего подьзуетесь?
